Звезда Полынь - Страница 89

В палате теплилось лишь дежурное освещение, но хорошая оптика будто зажгла там дополнительный свет: лицо Корхового было прям вот оно. И койка стоит как нарочно — напротив окна. У стены голенастый штатив дремлющей капельницы — скелет инопланетянина…

Одно короткое мгновение Фомичев смотрел в оптический прицел на лицо спящего друга, потом зябко передернул плечами.

Эх…

И тут парень захрипел. Очухался…

Фомичев резко обернулся и ткнул болвану в затылок ствол винтовки.

— Обернешься — стреляю. Кто послал?

До парня осознание случившихся перемен сочилось, будто сквозь капельницу. Ту самую, из палаты Корхового. Доморощенный киллер недоуменно подергался было в своих путах, чем-то напоминая бесславно подыхающую в паутине громадную снулую муху, но Фомичев, чуть взяв винтовку на себя, ткнул стволом в затылок еще раз, посильней. Парень оторопело замер.

— Ты кто? — сипло спросил он, не делая ни малейшей попытки обернуться. Врубился.

— Штирлиц в пальто, — ответил Фомичев. — Это я тебя спрашиваю, а не ты меня, усвоил?

— Да… — после паузы ответил парень. Голос прыгал, срываясь. Не обделался бы, герой…

— Повторяю вопрос: кто послал?

Некоторое время парень молчал. В тишине было слышно только его дыхание. Фомичев малость потерпел, не желая пережимать. Пусть освоится.

Потом все же слегка пошевелил стволом винтовки. Парень будто того ждал. А может, и на самом деле ждал — неловко было колоться сразу, но еще одно минимальное воздействие — и все, потек; я же, мол, интеллигентный человек и неповторимый, бесценный субъект мироздания, поэтому уступаю грубой силе…

— Воевода… младший воевода Розмысл.

— Почему этого человека надо убить?

— А… — в голосе парня прорезалась дополнительная растерянность. — А хрен его знает. Приказ командира — закон для подчиненных…

Они там, подумал Фомичев с ненавистью, еще и в красноармейцев попутно играют. Сволочье… Последние извилины забили, как окошки в деревне забивают при отъезде — крест-накрест. Мурка — и та без хозяев одичала… Не ждите. Все ушли на фронт.

Встречать вермахт хлебом-солью.

Фомичев с трудом сдержал животный порыв отвращения, когда без раздумий и рефлексий хочется просто придавить гада.

— Значит, так, — очень спокойно сказал Фомичев. — Ты, дубина, мне неинтересен. Ты мне сделаешь завтра встречу с Розмыслом. У меня твой мобильник — позвонишь мне на свой номер и передашь трубку воеводе своему, мы с ним договоримся, где, когда и как. Если не позвонишь — два уровня карательных действий. Первый — по мобиле я тебя вычислю, и уже к вечеру ты костей не соберешь. Второй — мусора найдут твою винтовку, на ней твои пальцы. Усвоил?

Парень ошеломленно молчал.

— Усвоил, я спрашиваю?

— Ну… это…

— Ну чего «ну, это»? Рожай быстрей!

— Бля… ну…

Чем быстрей ему надо было соображать, тем дольше у него получалось. Защита и опора нации…

— Может, ты в недоумении насчет винтовки? Может, думаешь, моя угроза — не угроза, ведь ты же не стрелял? Это мы сейчас поправим.

Фомичев каблуком раздавил фонарик. Беспомощно хрустнуло стекло, и с потолка плюхнулась густая темнота. Фомичев сызнова высунулся в слуховое окошко. Под углом в сорок пять градусов поднял винтовку к оранжевому ночному небу в ту сторону, где за издевательскими теснопутьями будто курам на смех помпезно осиянных проспектов, по которым, треща протекторами на хамских скоростях, летают тачки элиты — казино, дворцы интимного отдыха, стрелки, разборки, ночные гонки-экстрим, попробуй, правила-то соблюдая, поспей везде! Тем более что порой, хоть и робея от понимания, для кого тут все вертится, но перегораживает стремительный их путь по невероятно важному делу какая-нибудь дурацкая «Скорая помощь»…

Там, за всей этой бурной, как у червей в падали, жизнью, которую надо было любить и беречь, потому что она — Родина, вечная и ни в чем не повинная Москва-река устало перекачивала из пустого в порожнее черную воду.

В сторону реки-то Фомичев и послал аккуратно обе пули. Винтовка, дважды лягнувшись прикладом, дважды аккуратно щелкнула. Запахло порохом.

— … в рот! — плаксиво выкрикнул герой.

— Все, — сказал Фомичев. — Вы-с и убили-с. Впрочем, тебе эта цитата ничего не говорит… Мусора приедут не скоро. Если вообще приедут… Тряпки ветхие, и ты, ежели подергаешься не лениво, минут через двадцать вылезешь. — Он сунул винтовку в сумку парня и, перекинув ремень сумки себе через плечо, легко пошел прочь с чердака. Слышно было из темноты, как, уразумев с опозданием, что выстрел в затылок ему больше не грозит, исступленно задергался на тряпичном подвесе неудавшийся киллер.

Только на лестнице Фомичев почувствовал, как устал.

Конечно, начатая многоходовка была неуклюжей, ненадежной и рискованной. Но другого способа попытаться выйти на тех, кто заказал Корхового и кто, следовательно, охотится на журанковские мозги, Фомичев вообще не видел. Попытка не пытка… Хотя, конечно… Импровизации в стиле Паганини. В смысле — на одной струне.

Он не мог сейчас знать, что вся затеянная им игра изначально лишена была смысла, потому что еще несколько часов назад, примерно тогда же, когда Наташка пророчески спешила к Журанкову, его сын, Вовка, пришел с повинной.

Фомичев узнал об этом лишь на следующий день и поэтому уже не удивился, что Розмысл ему так и не позвонил.

Фомичеву, в общем, и самому назавтра стало не слишком-то до воеводы, потому что еще ночью у него возникли иные поводы удивляться.